БЕГСТВО В ЕГИПЕТ

Ведь все знают: турист бывает разный. Кто—то любит смолить пузо на солнце и плавать в гостиничном бассейне от одной барной стойки до другой, кто—то лихорадочно добирает образование, читая под пляжным зонтиком «Рождение музыки из духа трагедии» Ницше (ей-богу, сам видел таких), а у кого-то сидит вечное шило в заднице – этим не терпится обнюхать как можно больше мест, сожрать глазами (и обязательно задешево) всю новую страну с ее пейзажами, городами и населением. Последняя популяция, надо признаться, самая несимпатичная и раздражающая: суетливая и ненасытная какая-то. Мы с Горячкиным оказались из этой, последней, категории. ШАРМ-ЭШ-ШЕЙХ Перед нами стоял выбор – провести всю неделю в роскошном и ослепительном Шарм-эш-Шейхе, совершая периодические набеги на синайские красоты и достопримечательности (бедуинские деревни, монастырь Святой Екатерины с ее Неопалимой купиной и многими недоступными для туристов помещениями, гору Моисея с изматывающими 3.000 ступенями и традиционным восходом солнца, оазис Фейран, где когда-то Моисей молился за еврейский народ, Голубую долину с погибающими гигантскими росписями), или легко и свободно, не сожалея о неувиденном, рвануть в Египет. Потому что тот, кто назовет Синайский полуостров (а уж тем более Шарм-эш-Шейх) Египтом, в того я брошу камень. Нет, Шарм не хуже всего остального в этой стране – он просто другой. Бесконечная, ослепительно белая линия отелей на фоне серовато-терракотовых гор, издалека похожих на горки песка, насыпанных детской рукой, чистейшее невозможно глубокого синего цвета Красное (почему?) море, разлитые в воздухе нега и отдыхательное благолепие соблазнят любого чужестранца, взыскующего солнца, воды и покоя. Но у нас—то с Горячкиным было по шилу в том самом месте. В первый же вечер, мотаясь по городу, мы договорились с тремя разными таксистами, чтобы они завтра часа в 4 дня отвезли нас в бедуинскую деревню с ночевкой. Горячкин бредил: восход, длинные тени верблюдов, детишки, засунув палец в нос и разинув рты, следят, как мы, потягиваясь, вылезаем из—под войлочных одеял, суровые бедуины, зыркая белком глаз, презрительно смотрят на нас, бледных бездельников. И чем больше он мечтал, тем жарче торговался (он по этой части просто Моцарт) с каждым следующим таксистом. Все переговоры заканчивались хлопаньем по рукам, и его криком: «Май бразер! О’кей!» После третьей договоренности парадигма цен на поездку отстроилась следующим образом: 100 египетских фунтов (LE) – 80 – 60 (для справки: $1 равен 4,25 LE). А назавтра утром, сами не очень понимая, почему, мы рванули на автобусную станцию. «В Каир, в Каир!» – бредили мы уже хором. В КАИР! На станцию мы влетели, когда шофер автобуса уже закрывал дверь. Местных денег у нас не было, и кассир с радостью согласился обменять нам стольник – конечно же, по грабительскому курсу. Водитель уже нервно сигналил нам, а Горячкин под всеобщие понукания мужественно стоял и пересчитывал пухлую пачку грязных египетских фунтов: он твердо следовал рекомендациям путеводителей – в арабских странах при обмене денег надо зорко следить, чтобы вас не надули. Расставшись с 40 фунтами за билеты (на двоих! за 8 часов езды!), мы наконец-то нырнули в прохладное кондиционированное нутро огромного «реновского» автобуса, полного суровых арабских мужчин с осуждающими взглядами. За окном синайская вечность: затейливых очертаний рассыпчатые горы, в их складках – кривые, но ослепительно зеленые редкие деревца (каждое по воле к жизни стоит швейцарского горного леса), раскаленные пески, бесконечная мерцающе-платиновая полоска Суэцкого залива. Местные с некоторой брезгливостью отгораживаются от этой вечности (могу себе представить, как она надоела еще их предкам, путешествующим на верблюдах), наглухо, без единой щели задвинув плотные занавески. Все как один строго и молчаливо уткнулись в телевизор. Показывали египетскую версию «В джазе только девушки», но не видно было ни одной улыбки, не слышно ни одной реплики – только неподвижные коротко стриженые черные затылки. (Забегая вперед, скажу: за всю дорогу почти никто не обменялся друг с другом ни словом, кроме нас с Горячкиным). А за моим единственным незадернутым окном, повторяю, – вечность, временами траченная полуистлевшими железными конструкциями то ли сбитых самолетов, то ли подорванных танков, то ли попавших в аварию машин. И по сей день, как живую, я могу прокручивать в своем мозгу эту 8-часовую ленту прибрежной пустыни, странных гор, зеленовато-бронзовых редких кустиков травы, нефтяных вышек, пылающего в небе огня, сжигающего попутные газы, и лениво скользящего над горизонтом глупого по своей избыточности солнца. После первой трети пути в автобус вошел мрачный человек в клетчатой рубашке, в гражданском берете и с двумя пистолетами по бокам. Зигзагом просмотрел ряды пассажиров (мы в его поле зрения не попали, поэтому и паспортов у нас не спросил) и плюхнулся на заднее сиденье. Это был наш «конвой». Почему-то его надежность в свете недельной давности американских ужасов нам с Горячкиным показалась тогда весьма сомнительной. Но только тогда. Потому что нам, болванам и трусам, Египет за неделю в полной мере доказал свою безопасность (а уж мы—то – замечу, опережая повествование, – побывали в самых «отпетых» местах). Когда закончилась комедия и телевизор был выключен, все наши попутчики час-полтора поспали и затем с еще большей ответственностью принялись смотреть предложенную им мелодраматическую «стрелялку». Страсти там кипели недюжинные, но никто в автобусе не плакал – впрочем, на слезу строгих арабских пассажиров я уж совсем не рассчитывал. За окном продолжала «писать синайская губерния»: в скворечниках из белого камня (будках на одной ноге) задумчиво сидели, облокотившись о подоконник, солдаты – словно медсестры, все в белом; их начальство попивало в тенечке чай; трусили лошади и ослы, запряженные в повозки, в которых блистали обнаженными сверкающими торсами арабские молодцы, оживленно размахивающие руками. В 16.30, когда за окном самое пекло, все снова уснули. Проснулись уже в черном, сверкающем миллионами огней Каире. ГОРОД, КОТОРЫЙ НЕ СПИТ Выйдя с автобусной станции, охраняемой десятком вооруженных «калашниковыми» солдат, мы оказались в плотной толпе таксистов: отбиться от них не было никаких сил. Но один из наших попутчиков молча взял Горячкина за руку и повел к машине своего приятеля. Более того, даже оплатил за нас дорогу (классические для Египта 5 фунтов) до недорогой гостиницы в центре (разумеется, той, где у водителя работали близкие друзья). Крохотный двухзвездочный отель занимал первый этаж и с девятого по одиннадцатый. К нашим карманам он отнесся весьма снисходительно: 200 фунтов на двоих за две ночи, да еще и с завтраком (оказавшимся, правда, более чем скромным – два куска хлеба, масло, яйцо и чай-кофе). В номере, тесноватом, но чистом, – жизненно важный кондиционер, душ и сортир. Большего нам и не надо. Но самым восхитительным в этой гостиничке был ресторан, расположившийся на крыше двенадцатого этажа. Где мы с Горячкиным немедленно и обожрались (ну, не совсем немедленно – часа через полтора, так что мы даже поинтересовались у официанта, долго ли ждать, пока подрастет тот баран или бычок, из которого готовится наш кебаб?). Хотя кебаб, честно скажем, оказался что надо! Это был сплошной восторг – прекрасная еда, внизу гул огромного города, вокруг мерцающая огнями панорама каких-то развалин (утром стало ясно почему – основная масса египетских жилых домов не имеет крыш, верхние этажи покрыты щетиной арматуры: бог даст, появится еще один этаж), подсвеченных мечетей с их куполами и минаретами. По Каиру мы болтались до трех часов ночи. И все равно оказались слабаками по сравнению с местными жителями: нам уже до смерти хотелось спать, а конца ночной жизни города еще не было видно. Толпы людей на улицах (египтяне не любят ходить по тротуару, они передвигаются сбоку проезжей части – так, что машины проносятся мимо них в двух-трех сантиметрах), сплошные ряды столиков – расслабленный народ пьет бесконечный чай, курит вечный кальян, играет в неизменные нарды, вокруг снуют дети (те, которые еще не ходят в школу) под невозмутимым взором пышнотелых мамаш и бабушек и неспешные пары (тоже обычно с детьми), часами рассматривающие сверкающие, по-восточному пышные витрины, забитые манекенами нордического типа. Кругом оглушительный гул автомобильных сигналов – речь улиц, совершенно неведомая Европе. Позже один из таксистов нам рассказал, что водители с помощью гудков ругаются друг с другом и с пешеходами, приветствуют знакомых и незнакомых, благодарят тех, кто уступает дорогу, и т. д. Вообще, дорожное движение в этом городе – отдельная песня. Половина машин, едущих невероятно жестко по отношению к окружающим, – такси черно-белого цвета. 90 процентов – битые, мятые, обтертые колымаги, вообще не понятно как передвигающиеся по улице. Этот непрерывный стремительный поток всегда украшен лошадьми и ослами, запряженными в какие-то немыслимого вида повозки, полные уличного мусора, или белых мешков с неведомым содержимым, или хлебных лепешек, сваленными горой без всякой подстилки и прикрытия. Иногда попадаются какие-то обшарпанные монстры – мотоциклы с коляской типа нашего «Урала» (боюсь, что это они и были): прямо на мятом бензобаке укреплена новенькая аудиосистема, выводящая оглушительный, на всю улицу, арабский рок (если таковой можно себе представить). Мотоциклов много, все они до боли напоминают наши советские, но ведь поди угадай, когда мимо тебя с ревом проносится этакое чудовище, на переднем крыле которого гордо красуется вырезанный из жести огромный знак «мерса». Светофорам здесь не верят, даже сама дорожная полиция. Светофоры всюду, и работают, но на каждом перекрестке только полиция дирижирует жутким потоком. И, наверное, очень хорошо это делает, потому что ни одной пробки за всю неделю нам так и не привелось увидеть. Пешеходы под стать водителям. Одно из самых напряженных зрелищ египетской столицы – «Человек переходит улицу» (разумеется, где попало). Мы с Горячкиным часто и с кайфом следили за этими короткими психическими поединками пешеходов и автомобилистов: побеждал тот, у кого нервы были крепче. В густом воздухе Каира разлита невероятная сладко-тягучая, приправленная всюду звучащей арабской музыкой, сексуальность. Это сложно объяснить, учитывая строгие мусульманские нравы – но Горячкин подтвердит. И еще одно необъяснимое ощущение осталось от Каира. Это мусульманский Вавилон (20 миллионов населения!) – и он, конечно же, будет разрушен. На городе лежит печать смерти. И это при том, что жизнь в нем бурлит и льется через край – такое редко в мире встретишь. Каир – это, прежде всего, магия столпотворения моноконфессионального мегаполиса. Нью-Йорк, Лондон, Москва, Берлин (все они отдыхают рядом со столицей Египта по количеству населения) так не подавляют иностранца на своих улицах. В Каире белый чужеземец чувствует себя негром на улице вологодской деревни: не страшно, но всегда чужой. ПИРАМИДЫ Назавтра тот же таксист, с которым мы добрались до гостиницы, повез нас к пирамидам. Договор об этом с традиционным горячкинским «май бразер! билив ми!» состоялся еще вчера и обошелся нам в 100 фунтов за день передвижений в разных направлениях. Я—то от пирамид не ждал ничего, но вот Горячкин завелся – детство, мечты заглянуть в глаза вечности, кусочек камня, который он поклялся привезти отцу, и прочая дребедень. Разумеется, мы были доставлены нашим «чичероне», знающим по-английски ровно десять слов, к его лучшим друзьям, воспылавшими препроводить нас (на верблюде, на осле, на лошади, да хоть на руках) к подножию вечности за 105 баксов с каждого. И тут я увидел талант Горячкина во всем его блеске: ладони раз десять со шлепком сходились в крепком рукопожатии, «май бразер» раздавалось через слово. Все закончилось крепкими объятиями с человеком, чей жуликоватый вид все время держал меня в трезво-холодном состоянии: 60 у.е. с каждого были финалом. «Пошли, Горячкин, отсюда, – сказал я. – Это типичное «разводилово»: ни один музей мира не стоит таких бабок». И мы ушли. Шофер ничего не понимал и был зол, Горячкин все понимал, но тоже был зол. Случайно наткнулись на другого организатора встреч с вечностью, тоже лучшего друга нашего таксиста. Но разъяренный Горячкин в две минуты положил его на лопатки: с 80 баксов за каждого он поставил точку на 35 за двоих. Конечно, как все приличные туристы, мы могли бы пройти через общие ворота и, заплатив долларов 10-12, по жаре и пустыне шлепать километров пять, чтобы обойти все три пирамиды и пустоглазого Сфинкса. Но перед лицом пресловутой вечности хотелось «зажечь». И вот мы с Горячкиным на лошадях рассекаем горячий и плотный воздух Сахары. Правда, не столь стремительно, как хотелось бы, потому что под уздцы наших скакунов ведет десятилетний юнец во вьетнамках. Я был не прав. Здесь, действительно, вечность. И ничего кроме вечности. Перед спокойным лениво-презрительным видом трех пирамид и Сфинкса, знающих цену истории и человеческой жизни, Каир, этот гигантский суетный муравейник, разросшийся в последние десятилетия до невероятных размеров, застыл, не смея двинуться дальше. Жутко наблюдать со стороны немую сцену противостояния строгого вечного – и сегодняшнего с его хлипкой и невнятной архитектурой. Кто кого пересмотрит: Сфинкс ли со своим стылым, цепенящим взглядом или 20-миллионный город, бурлящий, неуемный и насквозь приземленный? Не сомневаюсь, кто здесь выйдет победителем. А Горячкин таки рассек под конец снулое пространство пустыни вокруг пирамид: он вручил свою камеру сопровождающему мальчишке и пустил кобылку во весь опор. Пыль веков за ним стояла необыкновенная. АЛЕКСАНДРИЯ Как всякие нормальные маньяки, мы с Горячкиным решили: Каир – хорошо, но Александрия – лучше. И на третьи сутки вновь залезли в прохладное нутро дальнобойного автобуса. «Дальнобойность» оказалась весьма относительной – три часа пути (за каких-то несчастных LE40 на двоих) и мы снова в такси. Опять «грузим» шофера своим «недорого, но прилично», но не больше трех звезд. У водителя впервые за все время честное и достойное лицо пролетария. Его речь была под стать внешнему виду: – Путин – вери гуд президент, эз грэйд Насер. Крущов – вери гуд президент энд Брежнев ту. Ельцын – мэй би, гуд президент, бат Горбачев – нот вери гуд президент. Хи ляйк америкэнс. Не найдя поддержки своим рабоче-крестьянским оценкам, он высадил нас в центре, на площади Свободы (впрочем, и цену запросил пролетарскую – традиционные 5 фунтов), ткнув пальцем в семнадцатиэтажное здание: – Зис сри старс… Эти «три звезды», у входа в которые стоял солидный бронетранспортер с малокалиберной пушечкой, по виду были законными тремя звездами, но по цене задирались на все четыре. Многоопытный Горячкин на этот раз не стал пороть горячку и, не торгуясь, развернулся вон. Наискосок через площадь высились такие же «три звезды». Имя им было «Отель Алекс» – насколько мы поняли, хиповатое сокращение поэтического названия Александрия. Гостиница, как позже выяснилось, была построена в самом начале 90-х – для русских челноков, но сегодня мы в ней, 14-этажной, оказались единственными постояльцами. Александрия, по утверждению многочисленных знатоков, самый европеизированный город Египта (древний морской порт все-таки). Но это какое-то заблуждение. И в Каире-то мы с Горячкиным были белыми воронами, а здесь любой неегиптянин сегодня – это вообще голый человек. Нет, он не чужой: всюду тебя с радостью приветствуют возгласом «вэлькам!» и машут рукой. Но в этом welcomе! звучит – «Ну ты даешь, парень! Как это ты такой к нам попал-то?» После приветствия сразу же следовал вопрос: «Американцы?» Мы упорно, как заведенные, твердили, что нет, мол, русские. «Рус – карашо!», – отвечали с сомнением в глазах местные и многозначительно поглядывали на наши большие фотокамеры. Мы явно не вписывались в их представления о русских, которые сложились у горожан лет 10 назад благодаря нашим соотечественникам-челночникам. (Кстати, некоторые александрийские торговцы высказывали свое твердое убеждение, что в России дела совсем плохи стали – народ обеднел и совершенно перестал приезжать за товаром.) В какой-то момент мне надоело доказывать, что мы русские, и на вопрос веселого и смышленого на вид александрийца «не американец ли?» я ответил вопросом: «Ну, а если американец?» Веселость с него как рукой сняло, он отвел глаза в сторону и пробормотал: «Да нет, американец тоже нормально…» Вообще, более приветливого и веселого народа, чем александрийцы, я никогда не видел. Как впрочем, и больших тружеников, чем они. Взгляните на обычного москвича, едущего в метро после работы часов в восемь. Глаза тусклые и замученные (впрочем, и утром они такие же), и сил осталось лишь на то, чтобы дома упереться в телевизор. И ведь работящая мы нация, ничего не скажешь. Но мало кто из нас не согласится с давно устоявшимся мнением: арабы – разгильдяи и волынщики. Сидеть на корточках, курить кальян и пить чай – это их удел, и что с них спросишь? Но вот задача: найдите какую-нибудь европейскую страну или город, где бы жизнь продолжалась до 4-5 часов утра. И не формально, в виде полусонной работы московских ночных палаток или арабских магазинчиков в Париже, а с кипучей торговлей овощных, рыбных, мебельных (товары Золотого рынка в Александрии не перечислишь и за год) и прочих рядов, с прогулками целых семейств, с плотным потоком орущих машин и лошадей, с мельтешением юнцов, разносящих по всем углам чай и закуски. И это при том, что завтра (точнее, сегодня) такая же жизнь начнется часов в 8-9 утра. ВОЗВРАЩЕНИЕ «ДОМОЙ» В Шарм мы вернулись, как возвращаются домой после долгих странствий – в привычный уют и успокоительную прохладу, сытую чистоту и восхитительно расслабляющую беззаботность. Нам повезло: с автобуса (после 10 часов пути) мы почти сразу попали на корабль (считай – на бал). Чудная деревянная яхта везла нашу группу на сутки купаться и нежиться в самое синее в мире Красное море. А Горячкин, как и подобает уставшему страннику, целые сутки проспал в каюте. Сергей ДУНДИН Редакция «i» благодарит турфирму «Регулус» за организацию поездки по Египту.