Геобиография Николая Баландинского

ПОСВЯЩАЕТСЯ ТЕМ, КТО НЕ БОИТСЯ СВОЕЙ МЕЧТЫ...
----------------------------------------------------------------------

Мои предки по папиной линии происходили из мещан Самарской губернии. Доподлинно известно, что мой дедушка Василий родился в городе Покровске на Волге. Там же провел детство известный в последствии писатель Лев Абрамович Кассиль, и туда же приземлился Гагарин в 1961-м. Сейчас это город Энгельс. Предки по мужской маминой линии были из хохлов. По женской линии – тоже из приличных людей.

Фамилия «Баландинский» родилась на реке Баланда в Саратовской области. Ранее её территория входила в состав Самарской губернии. Баландинских в мире не так много. Больше всего – в Саратовской области и в Германии, поскольку тот же Энгельс был столицей Республики Немцев Поволжья. Есть филологическая версия происхождения фамилии «Баландинский» от балтского слова balanda, что означает «непоседа, перекати-поле». Эта гипотеза мне нравится, но сдаётся, всё-таки, что она не имеет отношения к действительности.

Согласно семейной легенде, старшее поколение Баландинских имело магазин чая в Харбине, который до 1928 года находился в «советской» зоне КВЖД. Мой дед по маминой линии родился в селе Голодаево в Луганской области. В этих местах совсем недавно «гулял» Батька Махно, и неукротимая энергия Нестора Петровича передалась неизбежно всем жителям, пережившим разгул анархизма. С самых малых лет Коля Ильченко отличался любознательностью и «креативностью», хотя тогда такого слова не знали. Он изготовлял разные технические приспособления, а потом пошел в летную школу, как и положено было советскому юноше. Войну встретил на приграничном аэродроме, сидя в кабине самолета. Боевое задание было бомбить Сувалки. Но, как известно, 22 июня немцы бомбили больше нас, чем мы их.

Как это ни странно, но изо всего нашего семейства никто не погиб в войну. Мой дед бомбил немцев и потом испытывал бомбы на военном полигоне под тем же самым Энгельсом. После войны они со своим штурманом женились на сестрах близнецах Лидии и Клавдии Глазуновых и породнились с их шестью братьями и сестрами, став частью большого семейного клана. Все воевали или работали в тылу, и все счастливо пережили войну, если вообще войны можно переживать счастливо.

Николай Михайлович дослужился в авиации всего лишь до майора, но повидал столько, сколько не каждому генералу доводилось. Все страны освобожденной нами Европы; Китай во времена, когда Мао был нам друг;
Заполярье, Дальний Восток СССР. Его рассказы стали моим первым окном в большой мир.

Свое первое в жизни путешествие я совершил в Гадяч. Это маленький городок на реке Псёл на Полтавщине. Когда мне было чуть менее двух лет (1972 г.), я заболел ложным крупом. Круп, к сожалению, бывает не только у лошадей, но и у маленьких детей. Болезнь вызвала осложнение, а в атеистической Стране Советов люди часто советовали друг другу обращаться к знахарям, «бабкам» и т.п. Термин «экстрасенс» появился гораздо позднее. На Украине, если верить Н.В.Гоголю, всегда было много колдунов, а в Гадяче жила одна такая «бабка». Чего она со мною делала, не помню, но я жив, как видите. Из всего Гадяча помню только берег Псёла и коров на заливном лугу. После Гадяча поехали в Евпаторию. Про Евпаторию вообще ничего не помню.

А вот более поздние поездки к морю в 1975-1977 гг. отложились в памяти достаточно хорошо: Судак, Дивноморское, Геленджик. Жили в частном секторе и покупали у частников сумки с портретом Аллы Пугачевы. На обратном пути в поезде купили маленький атлас мира. Я храню его до сих пор как счастливый талисман, хоть бумажная его обложка давно уже облетела.

Из тяжких событий раннего детства, наложивших отпечаток на всю жизнь, я не могу не упомянуть эпизод, когда я объелся черной икрой: дед дал мне банку и ложку. Мне было очень плохо. С тех пор я не выношу ни вкус икры, ни её запаха. Дети в СССР часто объедались икрой.

Моя мама собирала в детстве марки. Когда мне было восемь лет, она познакомила меня с остатками своей коллекции. Особо притягательной силой обладали марки бывших колоний. К десяти годам у меня сложился устойчивый интерес собиранию марок разных стран. Назвать это серьезным коллекционированием было нельзя, да я и не стремился к этому. Целью было собрать в альбомах марки как можно большего количества стран и их «производных». Под «производными» я имею ввиду колонии, провинции, «временные государства», «непризнанные республики» и т.п. По самым скромным подсчетам, принимая во внимание более двух сотен государств, такое собрание может включать не менее пятисот «географических объектов». Поле для попутного изучения географии и истории огромное.

Эта страсть тлела во мне постоянно; нельзя сказать, что она занимала меня всего. Да, интерес к дальним краям был, но я хотел быть и «главным конструктором» космических кораблей. После просмотра эпохального фильма «Укрощение огня» я понял, что миру нужен еще один гений, а так как в космонавты скорее всего не возьмут, то можно хотя бы подвизаться на ниве звездного кораблестроительства.

С некоторыми космонавтами я был «знаком» лично. В августе 1981 года мы поехали на турбазу работников Пищепрома в Горьковской области на реке Юг. Как раз в это время в городе Чкаловск (где родился сам Валерий Павлович) открывался памятник ему. На турбазу приехали космонавты Вячеслав Зудов и Геннадий Стрекалов. Поскольку мы приехали на турбазу из Москвы на своих «Жигулях», мы пристроились к их нехитрой делегации и отправились за ними в Чкаловск. Там я познакомился с вдовой Чкалова – Ольгой Эразмовной, и с одним из героических компаньонов. По-моему, это был Георгий Байдуков. А может, А.Беляков… не помню уже. На память я получил книгу о Чкалове О.Э.Чкаловой с её дарственной надписью. От космонавтов я получил наградную грамоту за первое место в соревнованиях по метанию гранаты (учебной) – единственную грамоту за спортивное достижение в своей жизни. Несмотря на небезуспешную спортивную карьеру своего папы, я не освоил толком даже шахматы. Впрочем, одна грамота у меня всё же есть. Получил я её много лет спустя, за то, что дошел до какой-то там точки на Килиманджаро. Вернее было бы сказать, что с этой горой скорее можно дойти до ручки, а не до точки. Но это уже совсем другая история.

…То, что я не гожусь в космонавты, было для меня вполне очевидным. Для того, чтобы самому лететь в космос, требуется безупречное здоровье. А у меня в жизни вдруг началась черная полоса. Сначала я загремел в больницу с аппендицитом. Пока готовили меня к операции, он у меня разлился. Разумеется, разлился внутри, и врачи стали мои внутренности промывать раствором пенициллина. В результате я заработал страшную аллергию на всё, что только можно. Всё, что раньше было можно, теперь было нельзя. Спустя год, моделируя полет самолета Можайского, я упал с дивана и легонько ударился затылком о его край. Результатом явился строгий постельный ражим на месяц и пропущенный год учебы в школе. Ко всем прочим аллергиям прибавилась самая нелепая – аллергия на солнце. Нелепее может быть только аллергия на воду. Аллергия на воздух у меня уже была – поллиноз, «сенная лихорадка» - реакция на пыльцу растений. Теперь вся природа была против меня. С февраля по август меня уберегали от прямых солнечных лучей. В противном случае кожа покрывалась даже не сыпью, а зудящей коркой.

Совершенно понятно, что не только полеты в космос, но и простая учеба в школе становилась трудновыполнимой задачей. А ведь впереди стояла задача поступления в институт. Учился-то я неплохо, был на более чем хорошем счету у преподавателей… В Советском Союзе даже ходячему и зрячему инвалиду было затруднительно поступить в приличный вуз – государство не хотело тратить средства на учебу «бесперспективных» студентов. Учеба в институте, равно как и работа за границей требовала соответствия твердым физическим нормам. Короче говоря, перевели меня на надомное обучение. Пару раз в неделю ко мне домой приходили учителя, чаще всего по гуманитарным наукам; с негуманитарными справлялись с мамой своими силами.

Выходит, что еще тогда я перешел на «прогрессивную» форму обучения: учу то, что нравится. Что не особо нужно – идет зачетом без особого углубления. Физики и химики мною интересовались мало, да я уже не хотел строить ракеты и орбитальные станции. Роза ветров моих пристрастий переменилась.

Одному мне скучно не было. Были книги, было много времени для чтения. Интересную литературу «подбрасывала» мне Лариса Михайловна, работавшая в нашей школьной библиотеке и дружившая с моей мамой. Положение обязывало меня дружить и с её сыном Антоном, но из-за некоторых сложностей его характера мы часто ссорились, что в свою очередь постоянно расстраивало Ларису Михайловну. Так в жизни устроено, что те, кем действительно может быть интересно, обладают сложным характером, а те, общением с которыми можно пожертвовать безо всякого для себя вреда, наоборот, в общении люди беспроблемные. У Антона были сложности со здоровьем, и это нас в какой-то степени объединяло; он тоже был «учеником-надомником». Он обладал колоссальной памятью и общепризнанным литературным талантом. Он ставил меня в известность о новейших научных гипотезах. Именно он рассказал мне о загадочной стране всемирных мудрецов – Шамбале. Он мог запросто сделать мне какую-нибудь мелкую пакость, например, переправить в моем дневнике пятерки на колы, а потом сообщить мне рецепт избавления от моей аллергии. Таких рецептов было несколько. Можно было найти мощного экстрасенса. Можно было начать заниматься тибетскими духовными практиками, дабы приблизиться к Шамбале и перестроить свой организм. Можно было попробовать пить мочу, то есть попытаться исцелить себя уринотерапией. Несомненно, уринотерапия и Рерихи – убойная панацея от всех болезней. Если тибетские знахари лечили хвори при помощи кала просветленных лам, то баночка с мочой Рериха могла бы обладать еще более действенным исцеляющим эффектом. Однако, на питие мочи я всё-таки не решился, положившись на «авось само пройдёт».

Лариса Михайловна весной 1983 года подарила мне небольшую книжку Владимира Весенского «За легендой и былью вослед», посвященную Латинской Америке. Её я прочитал залпом, лежа на любимом диване и укрывшись любимым клетчатым пледом. Она впервые поведала мне о цивилизациях инков и майя, о линиях Наски и Нелатинской Америке – Суринаме и Гвиане. Она открыла мир международной журналистики и современных путевых очерков. Перевернув её последнюю страницу, я открыл для себя новую главу жизни.

********
Я окунулся в мир географии. Было решено, что чтобы стать путешественником, нужно пойти учиться на географический факультет МГУ. Собственно говоря, 1983-1987 годы прошли под знаком именно этой идеи, в которую вклинивались мысли по поводу Института стран Азии и Африки. Но главным занятием в эти годы была «Большая Игра Воображения», как назову её впоследствии.

К созданию её «концепции» подтолкнули два популярнейших мультсериала: «Приключения капитана Врунгеля» и «80 дней вокруг света» (тот, который с «проделками Фикса»). Я придумал такой доступный вариант: путешествие по карте. Намечается маршрут, исчисляется расстояние и время проезда (на машине или поезде). Собственно всё. Игра происходит в режиме реального времени. Посещать можно только те страны, марки которых есть в коллекции. Поскольку мой приятель по дому и школе Андрей Лурье тоже увлекался марками, решили провести эксперимент – устроить ралли по Европе. Я выиграл, разумеется. Но игра на скорость была бестолковой по сути, хотя я и пытался из учебника «Военная география» почерпнуть кое-какие сведения о «проезжаемых» странах. Первая «кругосветка», длившаяся более полугода, вообще перестала в конце концов занимать мое воображение: маршрут и расписание составлены, всё идет само собой. Конечно, многие факторы вообще мною не учитывались, например, невозможность прохождения Северного морского пути зимой. Но потом игра воображения стала более осмысленной. Информация черпалась из журналов «Вокруг света» и «Азия и Африка сегодня», из еженедельника «За рубежом» (выжимка из зарубежной прессы) из «Географического словаря», из «Клуба телепутешествий», «Международной панорамы» и коротких документальных фильмов типа «В объективе Лаос». С января 1985 года я стал собирать книги по страноведению издательств «Мысль» и «Наука». Большой выбор этой литературы был в «Доме политической книги» на «Маяковской». Очень любил Дом Книги на Калининском проспекте; там же у частников иногда покупали марки. Любимым «филателистическим» местом был киоск «Союзпечати» в стеклянной витрине на Калининском, недалеко от нынешнего «Новоарбатского гастронома». Там продавались наборы марок по рублю, и каждый раз их покупка превращалась в лотерею: какая «новая страна» в них попадется. Один раз попалась марка непонятного государства Малуку Селатан. Я даже в редакцию «Вокруг света» написал письмо, и получил ответ от Льва Минца, что мне попалась уникальная марка непризнанной страны, которую создали на непродолжительное время сепаратисты Молуккских островов в Индонезии.

Постепенно я собрал неплохую библиотеку; список «стран» в альбомах тоже рос. Игра воображения была в самом разгаре. Я жил как бы двойной жизнью: я был здесь и одновременно «там». Удивительно, что спустя десятилетие, когда я наконец попал в «страны грёз», уже сложившиеся «виртуальные» впечатления совершенно точно совпали с реальными.

Вообще, восьмидесятые годы – время последнего советского романтизма. Приключенческие фильмы, бесподобная музыка кино: Максим Дунаевский, Алексей Рыбников, Юрий Чернавский. Это была блестящая эпоха, и когда кто-то рассуждает про «застой», я не могу понять, про что это. Очевидно, что то, что последовало за «брежневским застоем» должно приниматься за «расцвет»… Помню, очень мне пришелся по душе говорухинский сериал «В поисках капитана Гранта». А про песни на музыку Чернавского из фильма «Выше радуги» я и не говорю. Эти песни для меня были «программными».

Мое знакомство с миром тропиков проходило в сочинском дендрарии. Домашнее обучение давало свободу распоряжаться своим временем, и украденное фотодерматозом и поллинозом лето мы догоняли в Сочи, куда трижды уезжали на месяц с лишним в сентябре 1981-1983 гг. Половинки лета я проводил на даче у деда, наслаждаясь его рассказами о полетах и путешествиях. Зная мое пристрастие к географии, он любил задавать разные каверзные вопросы. «Вот ты спроси кого-нибудь, где находится остров Геральд? Посмотрим, что ответят.» Этот скалистый островок торчит недалеко от острова Врангеля. Дед был очень доволен предположением, что кроме него про остров Геральд никто ничего не знает. Во многом он прав: кроме летчиков и ученых этот остров мало кто видел. А он видел!

В 1986 году я увлекся астрономией. География и астрономия – древние родственные науки. Мне купили телескоп «Мицар», а дед на даче построил на крыше террасы «обсерваторию» - огороженную платформу квадратной формы. «Мицар» отлично приближал планеты. Я видел Марс, Венеру, Юпитер со спутниками, Уран и Сатурн. Кольца Сатурна произвели на меня такое впечатление, что в экстазе я сорвался с крыши террасы и грохнулся в клумбу. К счастью, новоиспеченный астроном отделался легким испугом.

Дедова дача располагалась недалеко от станции Радищево Октябрьской железной дороги, в поселке «Авиатор». Там был пруд; грибные леса, в которых, несмотря на близость людей, водились лоси. Лес и пруд (точнее – маленькое озеро) были любимыми местами моего времяпровождения. Разумеется, все было включено в «Игру». Я плавал в пруду, но «на самом деле» – в водах Адриатики.

Недалеко располагался аэропорт Шереметьево, и совсем низко над «Авиатором» пролетали самолеты. Иногда можно было рассмотреть эмблему авиакомпании на хвосте самолета. В них, в этих самолетах, летели счастливые люди в дальние страны – во Францию, Канаду, Австралию, Японию. Словно звуковой барьер они преодолели «железный занавес» и перед ними открывался большой мир, который по возвращении банально превращался в магазин «Березка». Я должен был, просто обязан был к ним присоединиться. Несмотря ни на что!

…Мне до сих пор почти каждую ночь снятся и тот лес, и озеро, и сам дом. Там было хорошо, как всегда хорошо бывает в пору беззаботного детства. Наверное, снится еще и потому, что всё это стало небесным домом для дедушки и бабушки, так и не перешагнувших за порог XXI века…


Конечно, не стоит думать, что все мои путешествия той поры были «виртуальными». Мы ездили во Владимир, Суздаль, Ростов Великий, Великий Новгород, Псков, Боровичи, Валдай, Таллинн, Ригу. В сентябре 1987 года мы с мамой совершили замечательный 22-дневный круиз по Волге до Астрахани. Виртуальные и реальные путешествия я умело совмещал, подстраивая воображаемый маршрут к настоящей поездке. Именно на Волге я решил, что история не менее интересна, чем география, и решил готовиться к поступлению в исторический вуз, тем более, что время уже подходило.

По окончании средней школы в 1988 году, немного отдохнув от тяжких мыслительных трудов, решил ступить на путь трудовой деятельности. Первым местом работы была библиотека в школе по соседству. Я был помощником библиотекаря и большим юмористом. Время было такое – особенное, циничное, раскрепощающее. Поставил, к примеру, на стенд с книгами по теме «Твоя будущая профессия» книгу о Ку-Клукс-Клане. В библиотечный актив ко мне записывались не очкастые отличники, а боевые девчонки пятиклассницы, двоечницы и хулиганки. Они вызвались проводить работу по возврату книг среди злостных «уклонистов». Как мне потом рассказала директор школы, делали они это самым решительным образом, попросту избивая тех, кто не успевал вернуть книгу в положенный срок.

Больше всего меня беспокоил их подозрительный и ехидный смех, когда я закрывал за ними дверь в библиотеке. Есть такая статья в УК – «совращение малолетних». Но нет такой статьи – «совращение малолетними». Это несправедливо. Но девицы это знали. К счастью, эти малолетки протянули веревку между стеллажами, и старшая библиотекарша чуть было не грохнулась. Она пожаловалась руководству школы. Руководство усмотрело во всем этом попытку покушения на библиотекаршу. Подозрения пали на меня. Было ясно, что пора сматывать удочки. С одной стороны – малолетки, с другой – покушение на жизнь и здоровье. Начинать свой трудовой путь с путешествия в места не столь отдаленные я не хотел. Я ушел из библиотеки. Да и библиотеки не было уже как таковой: для проведения выборов 1989 года (когда Ельцин победил) её помещение было отдано избирательной комиссии. Книги свалили в другой комнате, где они пролежали еще года три после моего ухода.

В мае 1989 года по протекции нашего школьного учителя истории Евгения Маркелова я устроился на работу лаборантом в Московскую Археологическую Экспедицию (МАЭ) при Академии Наук. Её штаб находился на Никольской улице, как раз там, где заканчивается проход с Театральной площади (поднимаясь к кирпичной стене). Первым делом мы начали раскапывать фундамент Казанского собора, а потом перешли в раскоп на Васильевском спуске напротив Собора Василия Блаженного.

Я испытывал эйфорию. Я вышел из домашнего заточения в большой мир, который кипел и пенился вокруг меня. Люди на улицах толпой слушали радиоприемники – шли прямые трансляции с первого съезда народных депутатов РФ. А эти самые депутаты проходили мимо нашего раскопа и заглядывали с интересом внутрь. Иностранцам я охотно давал пояснения на английском и французском. Был у нас на раскопе забавный паренек, который пришел сюда с твердым намерением откопать клад. Он вгрызался в землю исступленно, приговаривая сквозь зубы: «Жопой чую – здесь клад!». Жопа его чуяла плохо, и его удалили с раскопок на третий день. Так вот он удивлялся всё, откуда я знаю языки. «Фарцевал что ли?» - спрашивал. Нет, не фарцевал, просто учил.

Тем временем меня вызвали в военкомат на сборный пункт с понятной целью. Мои диагнозы позволяли отправить меня в стройбат, махать лопатами и мешать раствор. Я мазал лопатой на раскопе, и солнце чудесным образом меня более не тревожило, но в истории болезни было четко указано – «фотодерматоз». Спасибо врачихе, которая со скандалом выцарапала меня у медкомиссии. Просто так, не зная меня, не за деньги, а из-за чувства врачебного долга. Наверное, еще из чувства справедливости: времена использования дармовой рабочей силы проходили. Мне дали отсрочку от призыва.

Но судьба подготовила мне очередную подножку… Возвращаясь однажды вечером с раскопа на метро, я почувствовал себя крайне плохо, как при отравлении. Я буквально сполз по стенке на пол вагона. До дома добрался на автопилоте. Диагноз был грозный: стафиллококовая инфекция с дизбактериозом. Подхватил в раскопе. О работе на свежем воздухе можно было забыть, по крайней мере, на это лето.

В МАЭ меня определили на «офисную работу» - три раза в неделю я «присутствовал» в Мосгоринспекции по строительству. Выдавал согласования на строительство, предварительно проверяя, не представляет ли то или иное место археологической ценности. Если представляло, туда отправлялась команда археологов для изучения объекта.

В «экспедиции» работал лаборантом Алексей Ястребов, ныне священник. Несмотря на принадлежность к хиппи, он придерживался монархических взглядов и был сторонником «патриотов». Напомню: в конце восьмидесятых общество было разделено на «коммунистов», «патриотов» и «демократов». В качестве их духовных лидеров можно назвать Егора Лигачева, Илью Глазунова и Валерию Новодворскую. Последнюю я часто видел на Митингах. Ястребов читал «Наш современник» и «Москву», но вливаться полностью в патриотическое движение не решался из-за своего достаточно разгульного образа жизни.

Поскольку я по природе не только романтик, но и прагматик, я сразу понял, что для лучшей охраны памятников нужна система, при которой они не будут разрушаться. Мне до слез было обидно за те церкви, что снесли большевики в моей любимой Москве. Этого не должно было повториться.

Страна была на распутье. Все понимали, что она должна измениться, что грядут небывалые перемены, может быть, даже гражданская война. Дореволюционная Россия наивно казалась идеалом, красивой сказкой, в которую хотелось вернуться. Поворот к западничеству мог увести общество от идеала. Но главное свойство любого идеала в том, что он существует вне времени и пространства. К нему нельзя приблизиться и нельзя от него уйти. Он существует сам по себе, как бы висит в воздухе.

Зимой 1990 года я познакомился с лидером национально-патриотичекого фронта «Память» Дмитрием Дмитриевичем (Дим Димычем) Васильевым. Оказалось, что в юности он дружил с Ларисой Михайловной, мамой Антона, о котором я рассказывал раньше. Руку и сердце ей предлагал… Антон очень гордился своими «белыми» корнями, называл себя «калужским дворянином». Я то кто был? Простой черносотенец… Поводом к визиту к Васильеву послужила продажа ему «Ксерокса» для партийных нужд, который один из моих археологических коллег хотел толкнуть недорого. Так Дим Димыч встретился со своей Лариской.

Своё ближнее окружение я перевел на патриотические рельсы, окрестил, то бишь сделал православными. Писал статьи для правой прессы, распространял в метро газету «Память». Охотнее всего её у меня покупали гости из Израиля. Щедрые были покупатели – сдачу обыкновенно оставляли. Спрашивали, будут ли еврейские погромы. Я объяснял, что «Память» евреев любит, что в ней чистых славян нет вообще, а многие так на евреев сами смахивают, что «Память» многие считают проектом «Моссада» - напугать евреев антисемитизмом в СССР с целью их выманивания в Израиль. А что? Мы с приятелем Данилой повесили в подъезде листовки «Памяти» с вполне нейтральным общеполитическим содержанием. Так очень приличная и интеллигентная еврейская семья сразу уехала в Германию на ПМЖ под предлогом, что «Память» в доме и их придут скоро убивать.

Нужно отметить, что некоторые бессовестные журналисты нагнетали сознательно в обществе эти страхи. Бэлла Куркова в «Пятом колесе» так и объявила, что намечены еврейские погромы. А кто будет громить? «Пямять» насчитывала полсотни филантропов, основным времяпровождением которых было стояние на молебнах со свечками в руках. Костя Смирнов-Осташвили (который устроил погромчик в ЦДЛ, вызвавший больше шума в газетах нежели материального ущерба) мог собрать десятка два сторонников-алкашей. Были, конечно, более деятельные фигуры, как Баркашов. Тот мог устроить кое-что и посерьезнее, и этого никогда не скрывал. Самое смешное, когда он провел съезд своего РНЕ, в программе «Вести» порадовались, что наконец появилась здоровая альтернатива «Памяти». Я даже подпрыгнул в кресле, как такое услышал! Да уж, куда альтернативе быть здоровее: были идеалисты-монархисты со свечками, теперь пришли штурмовики со стилизованной свастикой. Спи спокойно, еврейская общественность России!

Д.Д.Васильев был, конечно, великий демагог в первоначальном смысле этого слова. Интервью брали у него часто; правда, говорил он в них одно и то же. Я бывал у него в просторной квартире на Земляном Валу и каждый раз выходил воодушевленный. Главное качество любого вождя, даже маленького – внушить воодушевление своей пастве. Всё равно ничего не выйдет, но хоть какое-то время будешь чувствовать себя удовлетворенным.

…Путч 1991 года я встретил, собирая смородину на даче. В ночь полнолуния, когда победившая демократическая Москва ликовала, я бродил по участку и смотрел на Луну с тоскою Ивана Бездомного. Из-за своих правых взглядов я подвергался часто настоящей обструкции и на работе, и в Историко-Архивном институте, в который я поступил год тому назад. Пройдут годы, и все, кто тогда плевал мне вслед, пожмут руку и попросят прощения. Но всё это будет впереди, и не будет иметь уже никакого значения. Политика более меня не интересовала. Нужно было обустраивать свою собственную жизнь. Нужно было продолжать «Большую игру».

Тем более, что аллергия на солнце у меня совсем прошла…

********
Я учился на факультете музейного дела и охраны памятников Московского Историко-Архивного института. Потом его переименовали в РГГУ отдали ему здание бывшей Высшей партийной школы на улице Чаянова. Мой, в общем-то, склочный характер привел к конфликту в первый же семестр. Был такой историк Владимир Кобрин. Увлеченный и объективно добрый старичок. Большую часть лекций посвящал не палеографии, а своим личным размышлениям на отвлеченные темы. С гордостью причисляя себя к «ещё оставшейся либеральной интеллигенции», он с особым негодованием обрушивался на клерикалов, то есть на Русскую Православную Церковь. Призывал её покаяться за то, что поддерживала «Черную сотню». Я ему возражал: «А кого ей было поддерживать, профессор? РСДРП?» И так каждую лекцию: он в аудиторию бросает колкость, я ему в ответ каверзный вопрос, как мячик пинг-понга. Достали, знаете ли, сомневающиеся берлиозы. В конце концов, я решил больше не спорить под напором шипевших на меня сокурсников, и предоставить Берлиозу самому дождаться своего трамвая и Аннушку, которая уже разлила масло.

…И тут снится мне сон: прихожу в институт, а у дверей народ встревоженный толпится. «Занятий не будет: Кобрин умер». И сразу следующий кадр: лежит Кобрин в гробу, кругом горят свечи. Через три дня прихожу в институт, а у дверей аудитории народ перешептывается. Профессор Кобрин умер. Отпевали убежденного атеиста в Донском монастыре.

Про мораль говорить не буду. Булгаков всё сказал.

******
Учась официально на вечернем отделении, я первые два года учебы не работал. Когда другие мои сверстники накапливали первоначальный капитал, я ходил в библиотеки, читал книги, учил помимо английского и французского еще и итальянский язык, а даже пробовал баловаться с китайским. Оглядываясь назад, я понимаю, что не терял времени. Первую половину девяностых пережили не все; надгробные памятники моих ровесников высоко поднимаются над кладбищами России. Родителям своим я всё же помогал: вместе мы периодически торговали на «толкучке» у Малого театра китайскими пуховиками. Чтение их этикеток было моей практикой в китайском. Папа мой съездил разок в КНР с группой шопников, в приграничный городок Суньхуйвхе. Сейчас этот город разросся на наших деньгах, а тогда был дыра дырой. Китайцы покупали за доллары армейские шинели и фетровые шляпы. Папа вернулся из Китая с недельной щетиной, и с порога заявил, что повторно через этот ад пройти не хочет.

Я осваивал страноведение посредством Библиотеки иностранной литературы. Европейское средневековье, Рим и Византия манили меня. Москва была для меня настоящим Третьим Римом; историческую связь с Римом Первым и Римом Вторым я ощущал кожей. Конечно, кто-то, читая эти строки, может обвинить меня в излишней приверженности империализму, но таким читателям я хочу сразу ответить словами Фаины Георгиевны Раневской: «Пионеры, идите в жопу!». Дальше не читайте.

Осенью 1992 года на честно заработанные на спекуляции пуховиками доллары мы с мамой в первый раз в моей жизни поехали за границу. Так как полутонов не люблю, выбрали сразу Францию. Купили автобусный тур у «Ост-Веста» за 160 долларов плюс дорога до Чопа (это пограничный город на Украине в Закарпатье). «Икарусом» нас довезли от границы до города Чески-Будейовицы в Южной Чехии, далее малопонятный автобус с еще более малопонятным гидом повез нас в Париж через Германию. Ехали мы на каком-то деревянном сиденье; провели в Париже три дня, заезжали в Реймс и Нюрнберг. Было весело. Люди выезжали СВОБОДНО за рубеж первыми партиями. Им было наплевать на комфорт, на уморительный русский язык гида, на ночные переезды. Многие получали деньги из финансовых пирамид, и могли позволить себе ездить хоть каждый месяц. И именно это путешествие дало мне понять, куда направить свои знания и силы – в международный туризм. Здесь мог пригодиться мой накопленный годами опыт «Большой игры». Задача была обратить её в реальность.

В следующий вояж отправились ровно через год – в Италию через Белосток с польской турфирмой. Гид на этот раз был замечательный. Анжей Бочановский. Мы проехали через Вену в Италию, посетили Венецию, Флоренцию, Рим, Неаполь, Помпеи, монастырь Монте-Кассини. Там похоронены польские солдаты, которые в 1943 году пытались с союзническими войсками пробиться к Риму. Поляки молились у каждого креста и у каждой церкви. Как известно, поляки сейчас – самый набожный народ в Европе. Папу Римского видел. Проходил мимо по Собору Святого Петра. Благословил меня попутно. Как оказалось, на неоднократное посещение Италии.

В Белостоке в книжном магазине купил дорожный атлас Европы. По нему начал отсчет новых маршрутов, которые должны были стать реальными. Я понял главный минус русского зарубежного туризма в те годы. Мы покупали туры у других стран, когда могли делать свои собственные. Со своими гидами, которые не мямлят что-то маловразумительное, а дают свое, наше правильное объяснение всему, правильное с точки зрения истории, географии, геополитики. Менталитет западного человека и человека советского разный, и дело тут не только в восприятии жизни, но и в образовании. Нашим людям больше нужно в информационном плане. То, что для западного туриста всего лишь приятное времяпровождение в отпуске, для нашего может быть выстраданной за всю жизнь мечтой, которую он, собрав наконец деньги, сейчас наконец осуществляет.

У меня в младые годы был еще один авторитет помимо деда – мой дядя Володя. Он был всегда человеком деятельным, имел иномарку и ездил по «заграницам». Был в 1986 году в круизе вокруг Европы. У него была знакомая, которая владела крохотной турфирмой. Возила шопников в Грецию. Зная моё пристрастие к туризму и желание в нем работать, он меня ей порекомендовал, и через некоторое время она мне предложила возглавить группу в Грецию, слетав за полцены. Подробности этого трагикомичного, но душеполезного путешествия я уже излагал, но не побоюсь повториться…

…Маленькая конторка на Неглинной. Обязанности - неопределённые. Из оргтехники – печатная машинка и факс. Ни о каком компьютере речи быть не может. Да в 1993 году мало какая турфирма могла похвастаться «компьютеризацией». Итог первых двух месяцев вялой работы: мне предлагают за полцены съездить руководителем группы «шопников» в Грецию. Чистой экономии - двести долларов.

Группу в полном составе видел дважды: в день перелёта в Афины, и в день возвращения в Москву. Одну девицу потерял в Греции. Дело было так. Стучит эта шалава мне в номер посреди ночи. Открываю. Вместе с нею на пороге: «сумрачный грек» (помните: «Древний сумрачный грек...»), впрочем, довольно бодренький для этого времени суток.
- Николай, можно на время попросить оригинал групповой визы? (тогда групповая греческая виза представляла собою список с фотографиями туристов).

Ну мало ли для чего человеку нужен оригинал визы? Мне ж его потом не варить, список этот. И потом, на время же человек берёт.
Не обманула меня девица. Список вернула. Но в аэропорт не приехала. Замуж вышла за того грека – визу она в ЗАГС носила, чтобы доказать легальность пребывания в Греции.
А греки из принимающей фирмы по аэропорту мечутся, ругаются и по-гречески, и по-русски. Я стою, молчу, виду не подаю, что помог чужому счастью... Тут одна из наших дам подбегает к нашей стайке и трясёт рекламным буклетом одной из фирм, которые шубами торгуют. Там наша красна-девица шубку рекламирует. Как настоящая фотомодель. Ну а они (греки) её: «Ах ты, сука! Русская б...!». Ничего в красоте не понимают. А у меня другая забота: роюсь в сумке и ищу паспорт. Паспорт нашёл, но на пограничной стойке забыл злосчастную групповую визу. Потом мне её любезно в салон самолёта принесли. Спрашивают: «Граждане! Кто визу забыл?». «Я не забыл, а просто оставил», - ответил я и с серьёзным видом взял список...

После возвращения с Москву в «Клубе путешественников» был сюжет про Афины. И в нём говорилось, что «если к вам на улице подходит человек и спрашивает, который час, а потом вдруг приглашает в бар, то помните, что вы можете попасть в ловушку».
- Во как!- мой папа сказал.- А ты таких там не встречал?
- Да нет...- ответил я как ни в чём не бывало. И солгал. Не захотел расстраивать.

А встречал я такого... одного! На площади Sindagma менял деньги в уличном обменнике. Только отошёл, подходит солидный мужчина. Спрашивает, который час. Потом интересуется, откуда я. «А-а! Из России!!! Бывал я там несколько лет тому назад...».

Хлопает себя по карману жилетки. «Вот незадача! Визитки кончились... Ну ничего. Тут недалеко бар моего друга. Можем посидеть, поговорить...»
«Вот здорово!» - думаю. «Первый день в стране, а уже приятель завёлся, и в бар с собой зовёт!».

Шли мы к бару запутанными афинскими улицами. Пришли, зашли. Обычный бар. Девица у стойки на табурете. Пожилая пара за дальним столиком. За стойкой – две дамы категории «ободранные кошки», т.е. потёртые жизнью, прошедшие через огонь, воду и медные трубы.

Мой приятель – зовут Георгием – заказал «Метаксу». Разговариваем о том, о сём. Дамы вступают в разговор. Девица на табурете – тоже. Спрашивают, знаю ли кого-нибудь в Афинах, друзья имеются ли? «Теперь имеются», - отвечаю я, и с пьяной благодарностью смотрю на Георгия. «Да, да, теперь есть!!!» - возбудились радостью дамы и подлили мне ещё чего-то крепкого. «А нам можно за вас выпить?» - спрашивают. «Можно, конечно!» - отвечаю. Ну что с меня? Пусть пьют. За меня, за Москву, Горбачёва, Ельцина, Бурбулиса и за кого хотят. Наливают они себе по чуть-чуть, но часто.

Пора собираться. Я же не пить приехал, а Афины смотреть. Античность зовёт! Ищу взглядом Георгия, но не нахожу; наверное, вышел «отлить». Мне суют под нос бумажку со счётом. Общая сумма – больше чем на сто долларов. «Это за что?» «Ну как за что? Ты пил, друг твой Георгий пил, мы пили...» «А почему так дорого???» Тут девица встревает робко: «Но это же нормальные цены для бара!...»
Нормальные? За три капли дерут как за бутылку. И ты ещё говоришь, что это «нормальные цены», страшила кривоногая?
«Ну хорошо. Специально для вас скидка». И цена становится равной ста долларам. Даю бумажку (в драхмах), барменша пересчитывает под стойкой и начинает кричать, что дал не ту бумажку, чёртов турист!
Ах так? Не ту деньгу сунул? Ну, ста