Синайская идиллия

Был такой веселый период в моей иерусалимской жизни, когда трудился я сразу на двух работах - на мельнице в три смены молол муку для жителей столицы и окрестностей, а в свободное от смен время подрабатывал в Еврейском университете по своей родимой многолетней специальности. Работы эти вкупе давали мне приличный доход и моральное удовлетворение - шутка ли сознавать, что каждый третий кусок хлеба, съедаемый в большом городе, сделан из твоей муки, и как приятно было слышать от разговорчивых ночных таксистов, иногда доставлявших меня с работы домой ненастными вечерами, простых мужиков, которые, узнав чем я занимаюсь, с уважением говорили, что дело мое - это мицва! Что касается удовлетворения от профессиональной работы, то тут и объяснять нечего, беда только в том, что работать по 13-14 часов в день в моем далеко уже не юном возрасте было тяжеловато. И чтобы выдержать этот дикий темп, мы каждые три-четыре месяца на несколько дней, а то и на неделю-другую, смотря по обстоятельствам и средствам, уезжали куда-нибудь отдохнуть. Среди этих поездок был у нас "египетский цикл": две поездки в Синай и одна в Африку, в "настоящий" Египет, последней из которых была поездка на синайский курорт Нувэйбу весной 2000 года.
Тогда, если помнишь, читатель, жизнь была чуточку другой, хотя страна уже несколько лет блуждала по ословскому минному полю, на которое загнало ее "прогрессивное человечество", подкупившее Нобелевской премией ослепленных честолюбием наших вождей, возомнивших себя Дон-Кихотами. И мы, в массе своей слепые, лишь на слух воспринимавшие их сладенькие бредни, шли тупым стадом за этими корыстными слепцами по минам, расставленным незаметно и хитро, так что густота расположения и мощь зарядов нарастали по мере нашего движения лавинообразно... Поэтому, глядя назад из наших дней, видишь в тех временах почти что тишь и гладь, чуть ли не идиллию...
В мае в Иерусалиме стояла уже летняя жара, днем на мельнице бывало до сорока с лишним градусов, хорошо хоть, что последнюю неделю перед отпуском мы с напарником Яковом работали в ночную смену. Я с трудом дождался конца ночи, после которой предстояла неделя в относительно недорого заказанном пятизвездочном "Хилтоне" на берегу Красного моря. Рано утром в пятницу, как только мы остановили станки для предшабатного никайона, я умчался на автостанцию, где ждала жена с вещами, и впритык успел на уходивший эйлатский автобус, а в два часа дня египетская маршрутка уже везла нас на юг от Табы, сопредельной с Эйлатом.
В Египет мы въезжали в третий раз, и уже не удивляли ни бестолковая, съедающая массу времени, возня египетских чиновников на пограничном переходе, ни грязь в шикарном здании таможни, ни разбитый, лишенный привычных удобств бедуинский минибус, на котором мы ехали, ни общество наших спутников - каких-то немытых англоязычных хиппарей, как я понял по их разговорам, австралийских студентов. Одна радость, что ехать было недалеко, примерно час, и стоило это по израильским меркам безумно дешево.
До самой Нувэйбы дорога извивалась около песчаных пляжей коралловых бухт Эйлатского залива, мы фактически ехали вдоль сплошной стройки: разнокалиберные гостиницы, гостиницы, гостиницы. Действует множество примитивных стоянок типа "бунгало", но в процессе строительства немало и больших отелей. Египтяне, видимо, стараются превратить отданное им в Кэмп-Дэвиде двухсоткилометровое побережье залива в мировой курорт.
А вокруг пустыня, где песчаная, где каменная, воздух пропечен и сух, как на "доисторической" родине, в Узбекистане, и дышится в нем, несмотря на жару, так же легко.
"Хилтон" оказался зеленым оазисом, неожиданно возникшим среди выжженной пустыни. Его двор застроен трехэтажными корпусами и очень ухожен, он разгорожен корпусами на два сектора, в центре каждого - бассейн. Целый день по клумбам и газонам на карачках ползали многочисленные работники озеленения и буквально пестовали каждый кустик, каждую травинку. Номер с большим балконом вполне тянул, по европейским меркам, на "три звездочки", там был полный джентльменский набор: телефон, по которому никуда нельзя было звонить, холодильник с прохладительными напитками (за отдельную плату), кондиционер, санузел с душем и унитазом, телевизор: два израильских канала, два итальянских, французский, немецкий, "Нэйшнл джиографик", киноканалы триллеров, "мыльных опер", спортивный, какие-то арабские... Две кровати, стул, тумбочки, настольные лампы, шкафы, трюмо. Мебель старая, оборудование не в лучшем состоянии, но постель хорошая, чистая, каждый день в номере убирали, постель и полотенца меняли.
В "Хилтоне", неожиданно для нас, оказалось очень много израильтян, семьи с детьми. Мне потом объяснили, что Нувэйба, расположенная в 70 км от границы, позволяет доехать от Израиля на эйлатской заправке, и на ней же вернуться. Бензин в Синае, хотя чуть ли не порядок дешевле, чем у нас, но он такой грязный, что всего за одну заправку портит карбюратор. Потому-то, будучи годом раньше в Дахабе, который вдвое дальше от границы, мы встречали лишь немногих безлошадных израильтян, вроде нас...
Дальнейший отдых был бы даже скучноват, если бы не хотелось просто физически отдохнуть. Подъем часов в семь, где-то до полдевятого купание в море, потом – утренний туалет в номере и завтрак в гостиничном ресторане, кстати, сказать, очень хороший, потом – часок болтания по зеленому двору гостиницы, затем – ничегонеделанье в номере: сон или единственное развлечение – телевизор. Как-то целое утро смотрели церемонию в Ватикане у собора св. Петра. Вообще по итальянским каналам сплошь шли передачи про жратву: хозяйки и профессиональные кулинары выпендривались как могли.
Часа в три направлялись на обед, который, в отличие от завтрака, не входил в оплаченную программу. Чаще всего обедали в шашлычной около порта Нувэйбы, это было минут двадцать хода по шоссе через желтую пустыню. Если было нежарко, ветерок, то пройтись нетрудно. Иногда брали такси, это здесь недорого, 10 лир = 13 шекелей в оба конца. Район нувэйбского порта - это "Сити-сентр", где находятся полиция, почта, банк, школа, мечеть и автобусная станция, в общем, все то, что считал нужным в первую очередь захватывать Владимир Ильич.
Еда в шашлычной была очень недорогая, 20 лир за две половинки курицы "аль-а-эш", с салатом, питами и хумусом. Как-то пообедали в одном из кафе на территории гостиницы, это было чище, но гораздо дороже... Однажды съездили в местность под названием Тарабин, где вдоль берега тянется восточный базар. Там отведали свежепойманной рыбки, зажаренной на открытом огне (20 лир). Сидели на подушках за низеньким столиком под навесом прямо на пляже. В Тарабине видели много молодых людей, в том числе израильтян, которые за небольшую плату ночуют прямо под этими навесами... Негигиенично, но это – не 125 долларов за ночь в "Хилтоне". Каждому свое!
Учитывая предыдущий печальный египетский опыт, когда наши израильские желудки, изнеженные чистотой и стерильностью кашерной пищи (а уж я-то, мельник, знаю чего это стоит!), за четыре дня в Каире и Александрии позорно капитулировали перед тамошними "хайдаками", здесь, мы, возвратившись в гостиницу, принимали для дезинфекции грамм по 50-70 бренди, который, как и пиво, привезли в безалкогольный Египет из Израиля. Выпили как-то за то, чтобы успеть побывать еще хотя бы в десяти странах. Вечерами на балконе пили чай с какими-нибудь булочками, прихваченными с утра в ресторане.
Купались мы рано утром и после 4-5 вечера до захода солнца, поэтому не сгорели. Как водится, на пляже народу бывало немного, взрослые и дети толпились возле бассейнов. Рано утром пляж вообще был абсолютно пуст. Вода, как в Эйлате, только потеплее, градуса 23-24. Дно просматривается на глубину в несколько метров, видны коралловые "кусты" и множество рыб. В общем, Красное море – это Красное море!..
Когда солнце низко, что-то заставляло рыб выпрыгивать из воды. Мальки стайками пролетали по нескольку метров над водой, как серебристые насекомые. Но бывало, что выскакивала рыбина и килограмма на два. У берега, на радость детям, крутился здоровый дельфин, который любил плавать рядом с людьми. Малышня наблюдала за ним с причала: "Има, има! Тири эйзе долфина!"
На берегу росли финиковые пальмы, увешанные гроздьями плодов, съедобных, но, как говорится, на любителя. При желании можно было взять напрокат велосипеды, арабских скакунов, тренажеры, снаряжение для рыбалки, ныряния, волейбола, покататься по заливу на глиссере, катере или водных лыжах. Вечерами грохотала дискотека.
Прямо перед заходом солнца в плавание отправлялся грузовой пароход на Акабу (иорданский порт напротив Эйлата). Все это было очень красиво на фоне красных каменных гор, обрамляющих на противоположном, саудовском берегу, Аравийскую пустыню, и гор Синая на нашем берегу. Вообще в порту Нувэйбы два рейса: среди дня на Акабу ходит пассажирский пароход (я не оговариваюсь – действительно, пароходы с дымом над трубой, а не теплоходы!), который возвращается ночью. Утром выглянешь на балкон, а он, беленький, уже стоит на причале!..
Так, в бездельи и нирване, текли дни наши синайские: купание - завтрак, купание - ужин, днем - тихие часы под рычание кондиционера (шум - почти как у нас на мельнице, мне не привыкать!). И захотелось нам романтики, ибо в Синае около трех с половиной тысяч лет назад происходили великие для нашего народа события. Пророк Моше вывел наших предков из Египта, из рабства, и сорок лет евреи блуждали по Синаю, где получили от Бога Тору - книгу законов, где приучались жить по этим законам и становились единым свободным народом, даже не выдавливая из себя по каплям рабское начало, а просто испаряя его в невероятной жаре и сухости Синая. В центре Синайского полуострова возвышается гора, называемая в русской картографии Синай, на иврите - Хар-Моше, а на арабском - Джабр-аль-Муса, то есть гора Моше (2250 м). По преданию, именно на ней Моше общался с Богом, именно оттуда он спустился к ожидавшим его в долине евреям со скрижалями Завета...
Как-то утром мы увидели объявление, что организуются экскурсии на Ар-Моше и заказали себе места. Совершенно неожиданно вечером нас разыскал на пляже парень-организатор и сообщил, что экскурсия состоится сегодня же ночью, автобус заедет за нами в 11 часов вечера, а восход солнца мы будем встречать на горе. Ну что же, ночью так ночью - по крайней мере, не жарко. Оденьтесь потеплее, - предупредил парень, - ночью там очень холодно. Ничего, кроме как по паре маек у нас не было, решили, что хватит, но на всякий случай прихватили большие махровые полотенца. В 11 часов у ворот нас встретил организатор. Он снабдил нас парой электрических фонариков и двумя картонными коробками с сухим пайком, поскольку возвратиться нам предстояло лишь назавтра к полудню, когда завтрак закончится. В половине двенадцатого подъехал минибус, где уже было 11 экскурсантов, и мы поехали в ночь и неизвестность.
Дорогой длинною (120 км) да ночью лунною проехали мы по горным дорогам от гостиницы до центра Синая - поселка Катарина. Ехали почти все время среди какого-то безжизненного лунного пейзажа. По дороге попадались места, где песок лежал в ложбинах каменных гор. Песок светло-бежевый, почти белый, и при лунном освещении - полная иллюзия снега. Проезжали через несколько КПП, где очень строго проверяли документы, в одном месте паспорта даже собрали и переписали все данные. По-моему, это один из способов борьбы с безработицей в Египте - плодить дорожную полицию. Благодаря этим проверкам выяснилось, что, кроме нас - двух израильтян, в автобусе находятся граждане Японии, Австрии, Германии и Палестинской автономии, все - пацаны и девчонки...
Мы полагали, что машина довезет нас до вершины священной горы, и там мы дождемся рассвета, распевая пионерские песни, устроив, если удастся найти горючее на каменной горе, пионерский костер...
В Санта-Катарине шофер высадил нас на какой-то безлюдной площадке, выделявшейся светлым пятном в кромешной тьме, куда, обогнав нас, минутой раньше прибыл еще один такой же минибус, и сказал, чтобы мы вернулись к половине десятого утра. Что делать дальше, было непонятно: темень, два часа ночи, куда идти? Мы слышали, что где-то здесь должен быть монастырь Санта-Катарина и пошли, движимые стадным инстинктом, туда, куда попер весь народ. Метров через двести нас окружила толпа местных бедуинов, наперебой предлагавших свои услуги в качестве проводников. Мы наняли за 20 лир одного из них, ивритоговорящего, по имени Ахмад. Бедуин этот предупредил нас, что до вершины горы идти надо часа два с половиной – три, и повел по широкой утоптанной тропе, поднимавшейся серпантином в гору. В лунном свете промелькнули стена и ворота монастыря, потом мы проходили через какой-то двор, видимо, караван-сарая, потому что там было несколько десятков верблюдов с погонщиками, которые наперебой стали уговаривать нас взять верблюда, говоря, что дорога тяжелая, лучше ехать, чем идти пешком. Но мы шли, а точнее, бежали за нашим Ахмадом. Верблюжатники же всю дорогу непрерывно следовали за нами, мешая идти и при каждом обгоне настырно предлагая свои услуги. Когда тропа оказывалась в тени горы, приходилось освещать себе дорогу фонариками. Обувь у нас была не очень подходящая для такого похода: жена была в легкомысленных босоножках, а я - в новых сандалетах, которые мне еще не удалось как следует разносить.
Почти два часа шли мы таким образом в полутьме по горной тропе; хорошо, что было полнолуние, и луна стояла высоко; подъемы становились все круче и круче, а тропа - уже и каменистей. Наконец, недалеко уже от вершины, я увидел, что жена скисает, и мы решили прекратить подъем, в конце концов, здесь, кроме нас, практически не было людей пожилого возраста, да и на величие Моше мы не претендовали. Ахмад объяснил, что самый последний подъем - это 50 ступенек, как он показал руками, высотой сантиметров 60-70, и что для жены в ее обуви, если она и залезет на них, спуститься потом будет проблемой, правда, сказал он, есть еще и тропа, но по ней идти гораздо дальше. Зная по иерусалимскому опыту, как моя жена спускается даже по обычным ступеням, я рассчитался с Ахмадом и отпустил его, а он помчался вниз, надеясь сделать до рассвета еще один тур. Мы прошли по последнему указанию нашего гида еще с полкилометра вперед и там увидели "киоск" - маленькую чайхану, где выпили по два стакана прекрасно заваренного чая. К этому времени наступила полная темнота, луна зашла за Хар-Моше, хозяин чайханы, бедуин, собрался молиться, и мы покинули "киоск". В течение получаса, что мы просидели в чайхане, мимо нас густыми толпами валил народ, шли цепочки верблюдов с седоками, публика была, в основном, молодая, но попадались все же иногда и пожилые люди, и дети. Шли большие туристские группы: французы, итальянцы, немцы, немцы, немцы, скандинавы, китайцы, японцы... Вот что такое настоящее паломничество! Среди них шествовали бедуины-гиды и верблюжатники в своих длинных одеждах и куфиях, словно сошедшие с библейских гравюр Доре...
Уйдя из "киоска", мы расположились было на камне у тропы, укрывшись полотенцами, поскольку сильно похолодало. Небо на востоке, напротив Хар-Моше начало отдавать бледной зеленью. Мимо нас прошла группа индусов, кажется, последняя за эту ночь, они пели и блямкали на каких-то ударных инструментах... Далеко внизу стала просматриваться плоская долина, где, видимо, когда-то предки наши дожидались решения своей участи, пока Моше на горе общался с Большим Начальством. На вершине непрерывно вспыхивали блицы счастливчиков-фотографов, сумевших завершить восхождение, нам вдруг стало стыдно, и мы, отдохнувшие, решились все-таки дойти до цели. Через пятнадцать минут перед нами возникла гигантская лестница - Ахмад сказал правду! И медленно, нередко опускаясь на колени, мы стали карабкаться вверх по огромным ступеням... Я думаю, подъем занял не более пяти-семи минут, но казалось, что не будет конца ему. И вот, наконец, мы наверху, среди сотен других паломников! В это время позади послышались песнопения и блямканья индусов, и они появились с противоположной стороны горы, поднявшись по серпантинной тропе.
В половине седьмого, вдоволь нащелкавшись фотоаппаратом и на восток - к рассвету, и на запад - к красно-золотым скалам Хар-Моше, единственной выделявшейся этим невероятным цветом на фоне остальных гор, мы пошли обратно. Спускались тропами, не торопясь, часа два с половиной, и только утром разглядели, где нас черти носили ночью.
Дошли до монастыря, он на самом деле гораздо дальше от поселка, чем показалось ночью (ну и гнал же нас Ахмад!). Монастырь, как выяснилось, православный, греческий, находится в узком ущелье, прилепившись к почти отвесной горной стене. На противоположной горе, также очень крутой, есть несколько скитов. Снизу видны одинокие хижины с крестами, как бы висящие над обрывом. Там, вероятно, есть вода, поскольку видна растительность. Мы наблюдали, как кто-то поднимался к скиту по вырубленным в скале ступенькам. Солнце, наконец, вылезло из-за горы, и в ущелье сразу стало невероятно жарко, и мы поняли, что ночной поход на Хар-Моше, видимо, единственно возможный. По некоторым данным, сам Моше тоже ходил на гору ночью. В Торе написано, что из головы его исходили лучи (на иврите - "карнаим"), то есть, он, вероятно, прицепил себе на лоб нечто вроде шахтерской лампы для освещения дороги. Слово "карнаим" означает еще и "рога", и из-за этого произошел филологически-скульптурный казус – Микеланджело изобразил Моисея рогатым...
Ближе к поселку стоят палатки торговцев, где продают всякий туристский хлам. Нас обступила толпа бедуинских детей, предлагавших купить какие-то камушки и просто просящих "эссен". Немцев здесь, видимо, болтается столько, что к любому белому человеку обращаются по-немецки. Сердобольная жена отдала им один из наших пайков, а мы, сидя на камушках, кое-как сжевали второй. Дошли до площади, на которой нас высадили ночью, теперь она вся плотно-плотно была заставлена автобусами, их стало несколько десятков, причем больших. Мы разыскали нашу "Тойоту", шофер спал, закутавшись в одеяло. Появился наш спутник, японец, он разбудил шофера, мы сели внутрь машины, шофер включил кондиционер, и примерно через час, когда вся компания вернулась, поехали вниз, к морю.
На обратном пути запомнился отрезок дороги длиной километров 10-15, проходящий по плоскогорью, где видны следы деятельности природы по выветриванию и разрушению гор. Я бы назвал это место природным генератором художественно-архитектурных форм. Там есть идеально правильные пирамиды - не их ли египтяне взяли за образец? Множество всевозможных скульптур, не надо даже большой фантазии, у меня ее просто нет, чтобы увидеть в камнях тех или иных животных, немало скал, похожих на сфинксов. Есть выветренные камни, напоминающие резные фризы индийских и юго-восточно-азиатских храмов. И поразительные цвета гор: от золотистого и зеленоватого до глубоко черного, и почти белый песок, напоминающий снег. А из живого - только редкие кустики, наверно, какая-нибудь дрянь, вроде верблюжьей колючки, но на ней пасутся бедуинские верблюды и козы.
Вернулись мы в гостиницу ровно через двенадцать часов после отъезда и сразу легли спать. Вечером, как водится, искупались в море, поужинали в кафе и отправились досыпать.
Потом был еще один день, состоявший из купаний, сна и еды, а в четверг утром мы сбегали на пляж в последний раз, попрощались с дельфином, позавтракали, окончательно рассчитались с гостиницей и уехали домой.
До Табы ехали опять же на бедуинском минибусе, но хорошем - новом и с кондиционером. Нашими спутниками оказались пятеро израильских парнишек. Про израильских детей совковый мой язык как-то не поворачивается употреблять слово "воспитанные", но эти, в отличие от прежних наших спутников-пацанов, европейцев и арабов, были, во всяком случае, умытые, причесанные, в чистой одежде и, по израильским понятиям, вежливые...
И вот, пройдя два КПП, мы вернулись в Израиль. Доехали на автобусе до центра Эйлата, посидели в кеньоне, вокруг кипел многолюдный курортный, типично израильский город... К семи часам вечера добрались до дома. Так закончилась наша вторая Синайская кампания, а вскорости началась эта вялотекущая необъявленная война, и Египет для нас закрылся.
Бог даст, наступит время, когда вернутся эти возможности!