Уренгой. Яростный стройотряд

Наука утверждает, что путешествия во времени сегодня невозможны, но я готов поспорить с ними, т. к. путешествия в прошлое уже хорошо освоил, ведь достаточно поудобнее устроиться в кресле, оседлать волну своей памяти, а она мгновенно перенесет тебя куда пожелаешь, лет на тридцать назад, к примеру. И вот я на месте — в далеком 1978 г., можно расслабиться и осмотреться. Сессия тяжело, но закономерно катилась к своему завершению, мы — тогда еще молодые студенты МВТУ им. Баумана, предвкушали долгожданную поездку в Хакассию. После второго курса каждый бауманец получал право выбора стройотряда, куда он поедет летом. Наслушавшись увлекательных рассказов старшекурсников, Хакассия представлялась нам современным Эльдорадо. Она манила своей таежной природой, полянами, покрытыми крупной клубникой и тысячерублевой зарплатой за два рабочих месяца (стипендия в те годы была 55 руб). Прививки были сделаны, рюкзаки и ватники закуплены, но…, как часто это бывает, незадолго перед отлетом командир собрал нас и сообщил пренеприятнейшее известие: нас направляют в новую точку — Уренгой. Что это такое толком сказать никто не мог, но по карте нашли, что место находится недалеко от Полярного круга, а из газет узнали, что там ведут разработки газа. Лямки огромного рюкзака врезаются в плечи, но это не беда, ведь мы молоды, только что спихнули трудную сессию, а сейчас едем покорять мир, снисходительно поглядывая на окружающих, ведь они остаются здесь, в обыденной Москве.

А мы улетаем на край света, кажется, что бессмертные строчки:

«Каждый молод, молод, молод,

в животе чертовский голод…»,

Блок написал именно для нас.

Уренгой встретил молодых студентов 30-градусной июльской жарой и комарами, между тем, в тени туалета мирно лежал так и не растаявший сугроб.

Два наших отряда отделили от основного сводного отряда и вывезли в тундру: облагораживать пункт газовой перекачки. Работали не по-детски: круглосуточно в две 12 часовые смены на самых низкооплачиваемых и тяжелых работах — бери лопату и кидай дальше, плюс бетонные работы и прокладка дорог.

Что такое мешок цемента весом 50 кг для молодых задорных ребят? понятное дело — это ерунда. Потому с другом Димкой решили ускорить процесс, положив на носилки сразу два мешка — 100 кг, раз, два! — вес взят, а если положить три мешка? — раз, два, сломались!, но только не мы, а носилки. Обидно, хотели как лучше, а получилось, как всегда: бригадир «дал по шапке» за порчу госимущества. Руки заняты, а голова свободна, потому возникают риторические вопросы: если десяти студентам требуется полный рабочий день, чтобы срыть небольшой холм и перекидать землю в ближайшую яму, почему бы не подогнать бульдозер, и сделать эту работу за десять минут? Командиры упрямо молчат, но у нас есть свое предположение — может быть, тогда студентам делать будет нечего? А работы очень много — мы и бетонщики, мы и грузчики, даже смоловары — это тоже мы!

Хоть и тяжело работать, но это не самое неприятное в стройотрядовской жизни, больше всего досаждают комары размером с небольшую пчелу. В отличие от своих московских собратьев они сначала с лета вонзают свое жало, и только потом садятся на кожу. В результате каждый студент ходит весь в прыщах и расчесах, но не только комарам нравиться горячая комсомольская кровь, нами лакомятся и маленькие мошки — отвратительные крошечные создания, которые абсолютно безболезненно выедают целые кусочки кожи за ушами или на поясе, а узнаешь об этом, только увидев капли крови. Единственная защита от зловредных насекомых — это рипудиновые сетки и лосьон «Дэта» — чистый спирт с добавками (некоторые пили эту гадость, вроде не померли, по крайней мере, сразу).

Когда спишь, комаров не чувствуешь, но они кусают тебя без перерыва, но едят они не всех. Один парень-болгарин натянул над раскладушкой марлевый полог, поутру на нем десятками лежали погибшие москиты, мы шутили, ну, Юра, и тяжелый же у тебя дух, комары, и те дохнут! А остальные вставали с очень необычными «лицами»

Отелей 5* для студентов в этих диких краях не нашлось, поэтому разместились без особых изысков — в палатках на раскладушках с удобствами — каждому дали матрац. Романтика, да и местность красивая — глинистая почва, разбитая траками бесчисленных машин, и сосны. Чуть отошел от лагея и все — тундра на сотни км вокруг, можно уйти и не вернуться

Если повезло работать в первую смену, логично ночью поспать, но ночи здесь нет, вместо нее только сумерки — ведь Заполярье рядом, а там сейчас полярный день. Да и некогда нам спать по ночам: Димка штатный фотограф, а я у него в помощниках числюсь. В загадочном свете красной фотолампы на карточке медленно проступают картины минувшего дня, завтра эти фотки уже появятся в стенгазете. Рабочую тишину фотолаборатории нарушает только странное шуршание, доносящееся из мусорного ведра — сотни мошек ползают по оберточной бумаге в поисках очередной жертвы для кровопускания. Утром, встав с заплывшими от комариных укусов глазами, тут же вспоминаешь строки бауманского гимна «…нас комары уродуют с утра и до утра…»

Выходные стройотрядовцам вроде положены, но не приветствуются, поэтому бывают очень редко — раз или два в месяц, но как приятны эти долгожданные мгновения: набираем с собой тушенки, хлеба и сгущенки — и бредем в тундру. Она вся покрыта кустиками черники, ягелем, мягко пружинящем под ногами, а кое-где торчат скрученные неизвестной силой карликовые деревца, очень много грибов — подосиновики и подберезовики, а среди них ни одного червивого. По всей тундре раскидано много-много озер, когда летишь на самолете, кажется, что вся земля состоит из круглых плошек озер. В сухом месте раскидываем свои плащи, вскрываем консервы, и мечтаем о московских деликатесах — жареной курице, картошке, селедке и шоколадных конфетах. Здесь этого ничего нет, только макароны с тушенкой, да крупы.

К концу первого месяца командиры объявили великий аврал, пришлось работать целые сутки подряд. Вроде план надо закрывать, к тому же на нашу «стройку века» ожидается визит большой комсомольской «шишки». Первые 18 часов работа спорилась, в голове упругим пульсом бились строки Градского:

«…Радостный строй гитар. Яростный стройотряд.

Словно степной пожар, Песен костры горят…»,

за сутки сделали очень много, территорию буквально вылизали, хотя не обошлось без халтуры: слишком большие ямы заваливали пустыми бочками из-под соляры, а сверху присыпали землей. Работалось с огоньком, со здоровой молодежной яростью, когда ты не только хочешь, и главное — все можешь! Лопаты буквально вгрызались в землю, а комья земли без устали отлетали в сторону, каждый стремился сделать как можно больше, что это было — юношеский максимализм? комсомольское воспитание? или бешеные деньги туманили голову? А может быть, жизнь просто другая была — каждый болел за общее дело? Под конец выяснилось, что нужно срочно проложить по территории отрезок дороги из плит, а то высокая комиссии не сумеет сделать полный круг почета по территории, именно моя бригада и занялась этим.

Глаза слипаются, усталые руки уже не держат тяжелые ломы, а огромные — многотонные плиты совершенно не желают ложиться на место, но кое-как дорогу проложили, надеюсь, она до сих пор служит людям. К концу суточного трудового подвига энтузиазм стал угасать, именно в этот подходящий момент и побежали хитроумные командиры-комиссары между студентами-работягами со странными листочками авансовых ведомостей. Ребята, проникновенными голосами пели они, есть две новости, и первая, как обычно, хорошая — за месяц каждый заработал по полторы тысячи «деревянных», вторая чуть хуже — ваши сокурсники в центральном отряде не заработали ничего, им кушать не на что. Товарищей надо спасать: подпишите аванс, деньги пойдут им на пропитание, а как заработают, так и отдадут, потом. Сознательными и доверчивыми, а главное очень усталыми мы были тогда — подписали, не глядя, окаянные бумажки.

Через пару дней объявили нежданный перекур, всех загнали в лагерь, строго наказав не высовываться из палаток, а на ближайшей площадке, подняв облако пыли и песка, приземлились два вертолета. Прямо к зеленым «стрекозам» подогнали невиданные в этих краях черные «волги» и усадили туда дорогих комсомольских вожаков, чтобы довести 400 метров до станции, и сделать круг по нашей дороге, говорят, сам секретарь ЦК ВЛКСМ Пастухов там был. Но посмотреть на него удалось только издалека, общение с непарадными студентами совсем не входило в его планы.

Последнего дня очень ждали, усталость давала о себе знать, по дому соскучились, и вообще хотелось сбежать из негостеприимного комарятника, кроме этого гадали — кто сколько заработал, и ожидания были самые радужные. Быстро стянули палатки с каркасов, деревянные остовы порубили на дрова и сожгли, на крыльях надежды буквально полетели в Уренгой. Тут-то нас и поджидал главный облом: вместо ожидаемых больших денег, рядовые стройотрядовцы получили всего по 700 рубликов. Ярости нашей не было предела, почему так мало, где деньги? Либо мы спонсировали студентов, работавших в центральном лагере, либо наши командиры хорошо погрели руки на нашем авансе, наш командир — Андрей Кузин, так и не раскрыл тайны нашего ограбления. Пытались ругаться, бузить, хотели жаловаться, но кому нужны обманутые студенты в тундре?

С неба падали крупные хлопья первого снега, конец августа в приполярье — это уже начало зимы. На грунтовой полосе аэродрома стоял одинокий самолет, рядом толпились два стройотряда — наш и чужой, командиры сделали нам предложение, от которого было трудно отказаться: хотите улететь — вот Ваш самолет, другой будет не скоро, денег вы все равно не вернете, а ночевать вам негде, ведь лагерь демонтирован.

Уже в полете студенты, сидя на жестких лавках грузового самолета, сочинила строчки:

В Уренгое, братцы, в Уренгое,

Я такие видел чудеса:

Командиры, мошки, комиссары,

и тоска, зеленая тоска

Командиры тыщу обещали, а на деле вышло ни шиша,

Кучу денег с нас авансом сняли, и опять в кармане ни гроша,

Ой, не слабо, братцы, ой не слабо, во главе стоит районный штаб,

Накололи, братцы, накололи, сводный наш, студенческий отряд

Усталая волна моей памяти мягко вытолкнула меня из самолета и вернула в свое кресло перед компьютером, ретро-путешествие подошло к концу. Обманутые ожидания как-то сразу отошли в тень, а осталось приятное ощущение студенческого максимализма, молодости и задора, которого так порой не хватает сегодня. Таким бравым я был в те далекие годы