Вспомни меня

Вспомни, вспомни…А разве есть что вспомнить современному человеку? Наша память охватывает краткий период нашей жизни... Разве может память простираться на события, произошедшие до нас? Помнить то, чего не видел, помнить то, о чем не знаешь, помнить то, о чем осталось лишь предание... Но если есть предание, значит, в былые времена были люди, кто помнил. Смогу ли вспомнить я?

***

Сейчас здесь трасса, не очень оживленная, но все же… рефрежератор один за другим пополняют промышленный запас страны и мчатся мимо незаметного местечка – Фермопилы. Слева – скалы, справа – пустынное, поросшее вялой и нежизненной травой поле, как будто вытоптанное, смятое, неживое. И яркое палящее солнце. Возле царя маленькая заасфальтированная площадка. Асфальт положен небрежно, трасса и та лучше. И ни одного цветка. Есть такая российская привычка - положить хоть одну гвоздичку на памятник… Пусть она тихонько засыхает, указывая людям, что кто-то еще помнит…

Фермопилы - безлюдное место. Редкий туристический автобус выкинет здесь своих постояльцев на 10 минут, чтобы они сфотографировались на фоне... царя.

А потом они уезжают назад.. к удовольствиям летнего отдыха. Сам памятник неважен, важно сфотографироваться САМОМУ на фоне царя. Царь – лишь памятник, картинка. Скучающие туристы недовольно мнутся на голом асфальте, на солнце + 45 по Цельсию...

Солнце не слепит, не ударяет по голове, но все вокруг становится ярко белым.

Туристы спешат в автобус. И снова Фермопилы пустеют. Площадка перед царем напоминает выжженную поляну…черный голый пустой асфальт, земля, ни где непробиваемая травой или иным подобием жизни.

Копье царя по-прежнему поднято.
Но он не видит врага. Он отвернулся.
Он смотрит в сторону дома.
Южная Греция, Пелопонесс, Спарта.
Он отвернулся от туристов, он не видит
уставших от жары и архитектурных
памятников людей. Он не хочет их видеть.
Посмотрите в лицо царя. Ни взгляда, ни глаз...
Нависший железный шлем не может скрыть
темноту печального лица.
Взгляд решимости и оставленности.
Взгляд никому не нужного человека.
Взгляд упорности и преданности.

Обхожу памятник с обратной тыловой стороны. Доски чести с выгравированными греческими стихами и два диких олеандра.. А дальше пустыня, дикое поле. Один олеандр - засох, второй – еще живет. Еще живет...

***

Из них выжили всего двое. Но ненадолго. По законам Спарты тот, кто не участвовал в битве, заслуживает смерти, тот трус и предатель. Гонец, которого царь Леонид отправил в Спарту за подкреплением, не смог жить, узнав о гибели отряда. Остался он безвестным, как и та смерть, которую он сам себе выбрал. Второй, раненый в бою, при Фермопилах, не смог биться дальше, он омыл свою честь в новой битве, смертельной для него. Вот две смерти..а остальные.

А остальные носили красные одежды, как и все спартанцы. Красные, чтоб враг не видел крови воина, не видел ран.

Мальчиков-спартанцев рано приучали к войне, к лишениям, к голоду. Они были рослыми, жилистыми, отчаянными. Рваный плащ – вот и вся одежда. Именно под плащом ребенок прятал лису, которую он украл. Стыдно было признаться отцу в воровстве. Малыш скрывает лису под плащом и молчит, пока отец его допрашивает. Молчит, не смотря на боль…лиса прогрызает ему живот. Еще одна смерть спартанца, но еще мальчика.

И кроме войны более ничего, нет других занятий. Их готовили к войне и для войны. Во всей Элладе не было лучших воинов. Ни земледелие, ни ремесла не могли занимать ум воина. Для этого были итоны. Ни женщина, ни золото не полонили сердце воина. Сердце, закрытое железным щитом. Старшая в семье женщина, чаще мать, вручала сыну щит – «Со щитом или на щите». Сын мог вернуться победителем или мертвым, никак иначе. Раненым вернулся сын, раненым в спину. Спартанец не может показывать спину врагу, спартанец не может бежать от врага. Мать убила раненого сына. Спартанец не может быть трусом.

Спарта никогда не считала себя Грецией. При Марафоне Греция воевала без союзников. И в тот раз Греция просила помощи у Спарты. Размеренно и молчаливо, Спарта отказалась от боя. Бой не был решающим, от него не зависела судьба патриды.

Афины просили помощи во второй раз. Просили, когда вся северная и центральная Эллада покорилась персидскому царю Ксерксу. Просили, т.к. один дневной переход отделял протевусу тис Элладас – Афины – от врага. Афины – это сердце.

Царь выступил в поход. Зная цену своему войску, царь взял только 300 воинов, 300 спартанцев. Этого достаточно.

В этой битве, при Фермопилах, Спарта сражалась за Грецию. На этом маленьком участке асфальтированной земли, где стоит памятник царю Леониду, 1500 лет назад была битва. Темные скалы, уже не столь высокие, как прежде, и древнее море, отступившее назад, вот они помнят эту битву.

Вот, даже фото получилась с траурной рамкой.
В той горной тропе похоронен Леонид.

Узкая полоска земли между скалами и морем была местом сражения спартанцев и персидского царя Ксеркса. Завоевать всю Грецию – мечта Ксеркса - растопилась в лучах белого солнца в воздухе Фермопил.

300 спартанцев, заменяя раненых и убитых, встали на защиту Фермопил. И полоска греческой земли покрылась красными одеждами, так похожими на кровь.

«Мы забросаем вас стрелами, и они закроют солнце», - говорил Ксеркс, обладавший миллионным войском. «Тогда мы будем сражаться в тени», - спокойно ответил Леонид. Атака за атакой, отчаявшийся Ксеркс бросил в бой свою личную гвардию, состоявшую только из самых опытных воинов, гвардию неприкасаемых. 10 000 воинов-персов полегли и покрыли собой землю Эллады.

На Востоке не могут сражаться честно. Восточные люди хитры и изворотливы. К победе приводит не смелость, а лукавство и ложь. Персы нашли проводника по горам. Ночью он провел их неизвестной козьей тропой в тыл лагеря спартанцев. И персы атаковали с двух сторон.

Что такое жизнь для спартанца? Путь к смерти. Пусть он будет незапятнанным.

В Фермопилах вместе с Леонидом воевали греческие воины. Перед последней битвой, заведомо смертельной, царь отдает последний свой приказ – всем грекам отступать, всем, кроме спартанцев. Перед лицом гибели... перед лицом вечной славы осталась горстка спартанцев. Многие погибли в этой битве. Но греческое войско уцелело.

Спартанцев давно их уже не 300 и нет с ними Леонида. Ночью они похоронили своего царя высоко в горах. Идущие на смерть понимали, что получить тело Леонида - для персов трофейная честь.

Кровавым оказался для Ксеркса поход через Фермопилы. Разбив спартанцев, он потерял победу. Узкий проход Фермопил перекрыл дорогу к военной славе, спартанцы остановили персидского алчущего наживы царька. Остановили своей смертью, остановили своим мужеством, многодневной изнуряющей борьбой и отвагой.

С тех пор море отступило.. И горы застыли в немом молчании. В этом месте как-то по-особенному тихо. Природа чтит молчанием святой подвиг отважных людей.

***

Вот уже 2000 лет нет Спарты. Она исчезла почти бесследно, без революций и народных восстаний, без экономических кризисов и борьбы надстроек, ушли времена аскетизма и мужества. По фермопильской трассе проносятся автобусы с туристами. Год Олимпийских Игр, 2004 год. Туристов много, спешащих к развлечениям, к тавернам, к радости. Спешащих в протевусу, в Афину. В те самые Афины, на защиту которых некогда выступили 300 спартанцев. После Фермопил на Афины шла открытая дорога. И только выиграв Фермопилы, можно было не допустить захвата столицы. Но помнит ли об этом столица?

Афины ликуют, Афины ждут своих победителей.

Перед Дворцом Правительства есть стена памяти. Здесь нет вечного огня. На стене выгравирован убитый спартанский воин, но не щите, а со щитом. Воин по-прежнему прикрывает свое сердце щитом. Мертвый ли он?

Вечный дозор несут около спартанца афинские солдаты. И 2000 лет спустя Афины чтут память тех, кто их защитил.

Белые одежды солдат днем, немного темнее - ночью, но красных уже нет. На плече - приклад винтовки времен 1912 года. Плиссированная юбочка, башмаки с пумпончиками и свисающая кокарда – все это вызывает смех англо-американцев и варваров, как называют греки европейские нации. Насмешливый хохот встречает смену караула у спартанской стены. 12 часов дня, и на площади перед эфзонами собралась большая группа иностранцев. Сбоку стоим мы, русские. Уверенные в себе европейцы и американцы оттеснили нас. Бойкая и громкая американская речь, рядом какой-то китайский говор, слышу несколько немецких слов. Расталкивая всех, американцы лезут вперед. Три ступеньки отделяют площадь памяти от группы жующих туристов. Рядом с эфзоном можно сфотографироваться, но нельзя к нему прикасаться, нельзя становиться позади его хотя бы на шаг. Начальник караула зорко следит за всем. Американцы лезут вперед. Под дружный хохот своих соотечественников они кривляются вокруг эфзонов.

Но вот идет смена караула. Трое гвардейцев-эфзонов показываются слева от площади. Каждый час меняется караул. Движения эфзонов отточены и отработаны. В эфзоны назначаются только самые выносливые и сильные. Особенно сильными должны быть ноги. Солдату приходится делать сложные движения ногами.

Башмаки эфзона весят три килограмма, они из дерева и железа. Долгую минуту эфзон держит на весу ногу, прямо вытянутая рука не сгибается под тяжелым прикладом винтовки. И снова тяжелые (почти невозможно повторить) движения ногой. Под коленом эфзона завязаны черные ленты. Поворот, снова вытянутая нога, трехкилограммовая обувь тянет ногу к земле, эфзон терпит и высоко держит прямую ногу. Удар тяжелым башмаком о мраморный пол площади, как отдавание воинской чести. И снова взрыв американского пошлого хохота. И я вижу непроницаемое лицо солдата. Кого он мне напоминает? Этот взгляд царя Леонида. Взгляд печали и железной воли, взгляд по ту сторону.

Все символично.
Плиссированная юбочка – это пластины древнегреческого панциря. Черная кокарда и черные ленты под коленями – знак траура по Спарте.

Ухожу.
Оборачиваюсь.
Начальник караула сгоняет толпу жвачных американцев со ступенек. Смена караула закончилась. Под палящим солнцем целый час будут стоять эфзоны. И над всем этим висит бурная англо-речь, щелчки фотоаппаратов, крики, жесты, и снова смех. Смех.

На фоне белой стены вижу застывшего эфзона. С мертвыми невидящими глазами.

***

Ночные Афины значительно отличаются от любого южного города. Нет громкой музыки, пьяных окриков и дружно шатающихся компаний. Тихие таверны, где звучат бузуки.

Хозяин сам приглашает. «Зайдите к нам». В таверне выступает национальный ансамбль. Это профессиональные танцоры. Танцы напоминают более гимнастические упражнения и сложные фокусы, чем движения под музыку.

Вижу те же плиссированные юбочки, черные ленты. Танцоры выглядят как воины. Да и их танцы – это военные упражнения. Меняют одежды, берут кинжалы. Взмах вверх, тяжелая обувь звучно ударяет об пол. Вспоминаю эфзонов и понимаю, почему. Взгляд. Взгляд тот же.

Видели ли вы танцоров? Обычно они, артисты, веселы. Любящие славу, они ищут взгляды поклонников. В центре внимания всего зала, они радостно улыбаются, их взгляд со всеми и с каждым.

Грек смотрит в зал. Взгляд в никуда. Взгляд человека, который смотрит в историю. Взгляд Леонида.

В зале находились поляки. Радостные и счастливые, как дети, они подпрыгивали и хлопали в ладоши. Им тоже хотелось на сцену. Им хотелось быть вместе и вместо танцоров.

Покидаем таверну. На крыльце сидел один из танцоров. Уставший? Нет. На нашу группу он не взглянул, не улыбнулся. Обычные туристы, жадные до развлечений и впечатлений.

Думал или вспоминал.. Вспоминал то, что не помнят туристы.

***

Вспомни и не проходи равнодушным мимо. Не проходи туристом. Греция – это страна, где нельзя быть туристом. Нельзя не участвовать в ее истории. Ее прошлое не стерто, не закрыто, оно, как и время Древней Греции, циклично возвращается. И каждый взгляд – мертвый, но встревоженный лик Александра в Эпидавре, пронзительный – у Гиппократа, мужественный - у мальчика-возницы Куроса в Дельфах – открывает тебе Грецию.

Но вы отворачиваетесь, и Греция закрывается, ее взгляд стал мертвым и неживым. Это только до тех пор, пока вы не остановитесь перед Леонидом, не замрете, забыв про свой фотоаппарат, пока вы не забудете «туриста». Тогда пред вами уже не будет туристического автобуса и рефрежераторов, трассы и развлечений. Тогда вы сможете взглянуть в лицо грека и увидеть в его глазах то, что помнит Греция и то, что забыли вы.

Вспомни, даже если я умру
Я буду жить в твоей памяти
Я буду жить, пока ты меня помнишь
Я буду жить, пока ты говоришь обо мне.